прав. С большой тоской в голосе он вынужден признать, что «попытка октябризма примирить эти две вечно враждовавшие между собой силы — власть и общество — потерпела неудачу».

Затем он перешел к изложению своего плана действий, исходя из сложившейся ситуации: «Мы стоим лицом к лицу уже не с той властью, с которой мы договаривались. Договор уже не нарушен, а разорван…» А раз так, то никаких моральных обязательств у октябристов не осталось. В тактической борьбе «должны быть использованы все легальные средства парламентской борьбы: свобода парламентского слова, авторитет думской трибуны, право запросов, право отклонять законопроекты и прежде всего — бюджетные права, право отклонять кредиты…». Другими словами, использовать все возможности, предоставленные властью, для борьбы с этой же властью. В этом Александр Гучков сильно преуспел. Но вскоре его таланты в этом проявятся еще полнее: переигрывать власть по ее же установленным правилам.

Уже в конце своего выступления он призывает всех перейти в жесткую оппозицию. И именно с этих позиций вести всю работу. «Нельзя оставлять в данный момент за профессиональной оппозицией, за радикальными и социалистическими партиями монополию оппозиции против власти и принятию ею гибельного курса».

В заключение Гучков указывает на ряд положений, очень важных для понимания именно той ситуации, в которой находилась страна, а также для понимания того пути, который выбрал себе он сам. «Никогда еще революционные организации, добившиеся насильственного переворота, не были в таком состоянии разгрома и бессилия, и никогда еще русское общество и русский народ не были так глубоко революционизированы действиями самой власти…»

Удручающее положение революционных партий в этот период подтверждает бывший начальник московского охранного отделения А. П. Мартынов: «За первые шестнадцать лет нашего столетия не было более спокойных лет, чем 1909 год и последующие за ним годы, вплоть до революции, — спокойных в смысле ослабления революционного организованного напора на правительство. Играли роль в этом следующие основные причины. Общий упадок революционного настроения в связи с неудачей бунта 1905 года. Удачная борьба правительства с революционными организациями при помощи реформирования жандармской полиции…

Пересечение центров разрушительно-революционной стихии из подполья в полуоткрытые и полулегальные общественно-политические группировки, борьба с которыми требовала иных методов…»311

На наш взгляд, это очень важное положение, дающее нам ответ на вопросы, а кто все-таки, какие политические силы были во главе тех процессов, которые вскоре произойдут в стране. Могли ли быть революционные партии при таком их состоянии во главе их? Разумеется, нет.

А какой же путь Гучков выбрал для себя и предлагал партии? «…Мы вынуждены отстаивать монархию против тех, кто является естественным защитником монархического начала; мы вынуждены отстаивать церковь против церковной монархии, армию против вождей, авторитет правительственной власти против носителей этой власти…» — это и есть тот путь, по которому Гучков со своими соратниками будут двигаться в самое ближайшее время. Время надежд и иллюзий прошло, наступило время действий312.

Обзор печати за 1914–1917 гг. от 07. 02. 1917 года: «…«Речь» заимствует из St. PetersburgZeitung содержание интервью с Гучковым по поводу современного политического положения, … где он «заканчивает повторением своих предсказаний о приближающейся катастрофе». «Я убежден, что новая революция неизбежна. Новые условия могут, правда, задержать и отсрочить катастрофу, но не в силах её отвратить…»313 В интервью St. PetersburgZeitung Гучков сказал: «При таких условиях сближение с оппозицией является весьма желательным»314.

В 1914 году разразилась война, которую впоследствии стали называть Мировой. «Люди, ближе знакомые с техникой военного дела, уже тогда предвидели опасность. Гучков забил тревогу ещё до начала войны. Соответственно своему темпераменту, да ещё раздраженный своим поражением на выборах в Думу, он уже в 1913 году выступил на съезде октябристов с крайним предложением „перейти в резкую оппозицию и борьбу“ — и притом не с бессильным правительством, а со стоящими за ним безответственными „тёмными силами“. А иначе грозил „неизбежной тяжкой катастрофой“, погружением России в „длительный хаос“ и т. д. Когда началась война, он сразу заявил, что она „кончится неудачей“, и в декабре 1914 года, собрав „представителей законодательных учреждений“, „…рисовал им дело как совершенно безнадёжное“. Но это мрачное настроение не разделялось тогда ни его фракцией, ни нами…»315 — вспоминал П. Милюков.

Накануне войны столицу захлестнули многочисленные патриотические манифестации. Народ выступал в поддержку Сербии, выражал верноподданнические чувства Государю Императору, толпы ходили по городу с портретами Николая II, на коленях исполняли гимн страны. Манифестации собирали до 200 тысяч человек316. Вскоре разгромили германское посольство, сорвав со здания герб и флаг, причем герб утопили в реке Мойка317.

У Гучкова не было сомнений, где он должен быть, и уже 30 июля ему выписывают удостоверение за № 36, что статский советник А. И. Гучков командируется особо уполномоченным общества Красного Креста в район Северо-Западной армии318. Он активно посещает действующую армию на фронте. Свою боль от увиденного передаёт в письмах. Письмо от 28.08.1914 года Кривошеину: «Надежда на успех не потеряна. Но положение очень серьёзное и потребуется много усердия и усилий, больше, чем нужно было бы при других условиях. Основные наши недочеты — бездарность многих вождей, техническая отсталость (главным образом в артиллерийском отношении) и, наконец, отсутствие стройной и правильной организации.

Из рук вон плохо, кричаще плохо (неразб.) и связанное с ним снабжение, всякое снабжение — снарядами и продовольствием, медицинским оборудованием. В этом отношении мы сделали громадный шаг назад сравнительно с японской войной. Армия голодающая, слабо снабжающаяся боевыми припасами и лишенная медицинской помощи. Состояние военно-санитарной части не поддается описанию. Мы пережили и переживаем катастрофу в деле помощи раненым. Но мы идем навстречу новой, еще худшей катастрофы — санитарной, которая скосит значительную часть нашей армии, ибо плохая постановка противодейственного дела и отсутствие заботы о санитарном состоянии армии поведут за собой губительные эпидемии.

Специально по нашему узко (неразб.) помощи раненым я телеграфировал Инкину, что следует прислать большого человека, независимого, с громадными полномочиями. Может быть, и по большому делу, делу обеспечения за нами победы, тоже следовало бы знать Государю и правительству истину. Но как эта истина дойдет до вас? Душевно преданный»319.

Письмо от 9.09.1914 года Кривошеину: «…Особенно плохо поставлено дело артиллерийского снабжения…

…Большой государственный преступник Сухомлинов, и хотелось бы, чтобы суд над ним произошел не только государя»320.

Письмо от 2.11.1914 года, Лодзь: «Интендантское снабжение по-прежнему отвратительное: войска плохо кормлены, плохо одеты, завшивели в конец, в каких-то гнилых лохмотьях вместо белья. Здоровье армии, несомненно, пошатнулось. А между тем, появилась холера. Я поднял тревогу. Но мало что выходит. Войсковое начальство не может взять на себя борьбу с холерой, ибо оно занято иным делом, да и не располагает к тому органами и средствами. А гражданская власть находится в каком-то параличе. Необходимо вмешательство центрального